В современном мире практически все процессы и явления социальной, экономической и политической жизни претерпевают кардинальные изменения. В частности, много говорится о слабеющей роли национального государства и усилении влияния так называемых суперэтносов, мировых сверхкультур, имеющих оригинальную объединяющую идею. Под суперэтносами чаще всего понимается государство с зарубежной диаспорой, то есть частью народа, живущей за пределами родины.

История знает случаи масштабных переселений, благодаря которым многие страны (Китай, Германия, Ирландия, Индия и др.) обзавелись значительным числом соотечественников за рубежом. Очень часто наиболее крупные диаспоры становятся не только неотъемлемым элементом экономической и политической жизни стран проживания, но и надежной опорой для исторической родины. Особое чувство привязанности к стране исхода, убежденность в необходимости служить ее процветанию и безопасности побуждает диаспору оказывать всестороннюю поддержку родному государству, отстаивать его интересы на международном уровне.

Естественно, чтобы осуществлять подобную деятельность, диаспора должна обладать не только солидной численностью, но и сплоченностью, а главное - мощным экономическим и политическим потенциалом. К таким диаспорам (их еще называют мировыми) относят армянскую, китайскую, еврейскую и некоторые другие.

Новые явления современного мира, во многом связанные с развитием скоростных транспортных средств, с достижениями в области коммуникаций, экономики и в других сферах жизнедеятельности, привели к формированию на базе старых диаспор феномена - транснациональных сетей. Объединения соотечественников в разных странах проживания, порой находящиеся на огромных расстояниях друг от друга, создают общность. Соответственно финансовый, политический и культурный потенциал диаспоры в отдельно взятой стране многократно усиливается, поддерживаемый ресурсами общин в других государствах. Возможность влияния в глобальном масштабе для диаспоры определяется совокупностью потенциалов ее ячеек. В связи с этим современные государства все больше внимания уделяют укреплению отношений с сообществами соотечественников, пытаясь стать своего рода ядром транснациональной сети. Однако если потенциал диаспоры существенно превосходит возможности страны исхода, то она сама выстраивает систему сетевых связей и историческая родина становится лишьодним из элементов этой сети.

Создание собственной транснациональной сети на основе объединения людей, идентифицирующих себя с русской культурой, рассматривается как вопрос выживания Российского государства в качестве цивилизационного феномена. Не случайно этот проект, получивший название "Русский мир", носит определение "антикризисный".

Русский мир существует, но как бы виртуально-гипотетически. Он аморфен, пассивен и не актуализирован. Его необходимо объединить и сделать активным субъектом глобализации, вдохнув в него душу, наполнив ценностным содержанием и энергетикой глобальной миссии. Поскольку наше государство пока не в состоянии дать адекватный ответ на цивилизационный вызов глобализации, то одним из эффективных инструментов самозащиты национального бытия может стать сетевой проект "Русский мир".

Один из признаков относительной слабости государства - разобщенность мировой русской диаспоры. Многочисленные внутренние противоречия, до сих пор не разрешенные, не позволяют последней превратиться в единый организм. В самой России до сих пор не принят закон о возвращении (или репатриации). Недостаток государственной политической воли, показуха и непрофессионализм в сфере работы с соотечественниками за рубежом приводят к осложнениям во взаимоотношениях метрополии и диаспоры. В целом деятельность государства по консолидации Русского мира неэффективна. В то же время некоторые политические силы предпринимают попытки оторвать значительную часть Русского мира от России и происходящих в ней процессов.

Стремясь заложить новые концептуальные и практические основы политики России в обозначенной сфере, некоторые отечественные эксперты делают ставку на сетевой подход1. Считая, что сети являются основой современной цивилизации, они вводят проблему Русского мира в контекст дискуссии о соотношении транснациональных сетей и государств в условиях современного мирового порядка.

Здесь возникает поле терминологической недосказанности. Во-первых, основой какой из современных цивилизаций являются сети - православно-русской, арабской, западной, китайской или какой-либо иной? Сети имеют разное значение для всех перечисленных цивилизаций. В рамках каждой из них сети развиты не одинаково и состоят в разных взаимоотношениях с государственными институтами. Во-вторых, если под сетями понимать структуры, обеспечивающие лишь трансграничные горизонтальные связи, то понятие искусственно сужается. Очевидно, что мощнейшими сетями являются, например, государственные бюрократии. Они существуют давно, обладают собственной инерцией и интересами, комфортно чувствуют себя в рамках госграниц, далеко не везде стремятся их преодолеть и, более того, во многих случаях тормозят процесс размывания государств. Наконец, насколько оправданно считать, что транснациональные сети постепенно заменяют государства и тем самым создают глобальный конфликтный потенциал? Да, в некоторых сферах функции государств переходят в руки не- и надгосударственных акторов, но по-настоящему равноправными субъектами мировых процессов сети становятся только тогда, когда (а) действуют против слабых и неэффективных государств, либо (б) пользуются поддержкой крупных держав, либо (в) заполняют исторически новые функциональные ниши, в основном связанные со сферой высоких технологий и коммуникаций.

Иными словами, современные взаимоотношения государств и сетей не обязательно конкурентны. Напротив, они часто являются кооперационными и взаимовыгодными. Государства придают сетям легитимность, а сети повышают государственную эффективность.

Возникает вопрос - каково соотношение сетевого проекта "Русский мир" и государства Россия? Традиционное сознание русского человека, ставящее в один ряд понятия "мать", "земля", "Родина", с трудом воспринимает фразу: ":кто влияет на развитие проекта под названием "Россия" и есть ли вообще заказчик у такого проекта?"2 Сформулировав этот вопрос более просто, получим: "Кому нужно Российское государство и нужно ли оно кому-то вообще?" Скорее всего, постмодернистская фразеология используется исключительно для того, чтобы до предела "прагматизировать" концепцию выхода из национального кризиса. Соответствующие инструменты (сеть) также видятся для этого наиболее подходящими.

Возникает серьезная опасность подмены России виртуальным Русским миром и потери страны и народа в борьбе за сеть, воспринимаемую в качестве цели, но не средства. На наш взгляд, без Российского государства русская сеть функционировать не сможет. Влиятельных диаспоральных сетей без государств, либо без государственно ориентированных идеологий, в мире не существует. В большей части мировых диаспор (еврейской, китайской, армянской, итальянской) сети находятся в подчиненном положении по отношению к государственному ядру. В роли ядра может выступать даже мечта о государстве3.

Как правило, диаспоральная сеть существует либо во имя государства4, либо является его инструментом5. В российском случае пока не так: сети нет, государство в нынешнем состоянии не способно ее создать. Поскольку в России без государства вообще мало что делается, то напрашивается вывод - необходимо тщательно изучать опыт работы других государств с их диаспорами, адаптировать его и использовать по мере сил.

В рамках соответствующей отечественной дискуссии (несомненно, набирающей обороты)6 выдвигается следующий тезис: "Поскольку Россия не моноэтничное и не монокультурное государство, то диаспоральная политика Москвы не может строиться по типу еврейской, армянской, венгерской, китайской и других моделей"7. На наш взгляд, этот тезис спорен. Известно, что лишь 80% жителей Израиля - евреи. В этом смысле Россия не менее моноэтничная страна, поскольку русское население России составляет, по данным переписи 2002 года, 80%. Другие приведенные в пример страны действительно являются более однородными по национальному составу, чем Россия. В Венгрии - 90% венгров, в Китае - 92% китайцев, в Армении - 93% армян. Одновременно есть практически мононациональные страны, не проявляющие особой активности в диаспоральной политике, - Албания (95% - албанцы), Финляндия (93% - финны), Греция (98% - греки), Польша (98% - поляки).

Следовательно, отнюдь не степень мононациональности и монокультурности определяет интенсивность работы метрополии с диаспорой. Кроме того, Израиль, Армения, Китай и Венгрия настолько отличаются друг от друга по историческому пути, культурным особенностям, стратегии работы с диаспорой, ее финансовому и организационному состоянию, характеру взаимозависимости с ней, что ни о какой единой модели работы с диаспорой говорить не приходится. Таким образом, ошибочным представляется взгляд, в соответствии с которым России не стоит применять к своей диаспоре опыт более успешных в этом смысле государств.

Другой важнейший вопрос: кто относится к Русскому миру? По нашему глубокому убеждению, неправомерно считать определяющим критерием принадлежности к нему знание русского языка (подчеркнем, именно знание, а не восприятие его в качестве родного). Тем самым допускается возможность подключения к Русскому миру почти всего населения планеты, владеющего русским языком. При этом не учитывается, что знание языка само по себе еще не есть условие того, что человек не является членом какого-либо другого мира, например еврейского или армянского, с которым, возможно, идентифицирует себя намного сильнее, чем с русским. Чрезмерной интегративностью грешит подход, в соответствии с которым Русский мир мыслится как перекресток многих этнокультурных миров, что позволяет подключать к нему представителей миров, которые в свое время исторически пересекались с русским.

Мы до сих пор не можем выйти из терминологического тупика, связанного с нашей лжеполиткорректностью, выразившейся в страхе называть русских русскими, а нерусских - нерусскими. Такие слова, как "россияне", "соотечественники", "российские соотечественники", "русскоязычные", внесли неразбериху в эту сферу. Максимально широко понимаемый термин "Русский мир", не имеющий четкого критерия, усугубляет ситуацию.

На наш взгляд, признаком принадлежности к Русскому миру должна быть национальная и культурная идентичность, выраженная в сознании личной причастности к русской нации (русскому народу) и русской культуре. Такая причастность означает, что человек считает себя русским и/или считает русский язык родным.

В определении нации, которое дает Эрнст Геллнер в книге "Нации и национализм", содержится важнейшая в данном контексте мысль: "Помимо того, что люди должны принадлежать к одной культуре, разделять систему идей, знаков, ассоциаций, путей поведения и взаимодействия, признавать друг друга в качестве принадлежащих к одной и той же нации, они должны еще принимать вытекающие из этого права и обязательства"8.

Последнее, несомненно, - наиважнейший критерий. Люди, которые объединяются в рамках Русского мира, должны осознавать, что их причастность к этому миру накладывает на них определенные обязательства перед другими участниками этого мира по причине того, и только того, что они принадлежат к этому миру. Последнее же возможно только в случае, если эти люди считают себя русскими и/или считают русский язык родным.

Далеко не все граждане даже Российской Федерации принадлежат к Русскому миру. Это следует четко обозначить, прежде чем приступать к реализации культурных, информационных, политических и экономических проектов в рамках концепции Русского мира. Точно так же к Русскому миру принадлежат далеко не все жители СНГ и уж тем более не все жители дальнего зарубежья, владеющие русским языком. Иначе следовало бы назвать концепцию "Русскоязычный мир", что, очевидно, принципиально нечто другое, чем Русский мир. Знание русского языка и способность читать Пушкина и Достоевского в подлиннике отнюдь не признак принадлежности к Русскому миру, так же как свободное владение английским языком и чтение Диккенса и Шекспира не означает принадлежности к Английскому миру.

Почему столь большое внимание мы уделяем тому, кто должен и кто не должен относиться к Русскому миру? Причина в том, что цель Русского мира мы видим в практическом содействии консолидации русского народа за счет сохранения и развития русской культуры, традиций и самосознания, но наряду с этим - в укреплении Российского государства путем использования интеллектуального, духовного и экономического потенциала русской диаспоры за рубежом. Эффективность подобной деятельности может быть обеспечена лишь при условии предельной ясности того, по каким критериям определяется принадлежность к Русскому миру.

Численность Русского мира такова, что не требует искусственного расширения. Более важно избежать аморфности и расплывчатости, которые могут возникнуть, если под понятие "Русский мир" подгонять всех владеющих русским языком. Русский мир должен объединять тех, для кого он является своим, родным и единственным, а не одним из миров, с которым человек может себя ассоциировать в силу общей культуры и образованности.

Есть много вопросов, на которые пока не дан ответ в рамках дискуссии о консолидации Русского мира. Многие из них связаны с сетевым подходом как магистральным направлением развития концепции. Например, неясно, будет ли сеть более эффективна, чем государственная политика, в отношении соотечественников, если "Русский мир" является еще более широким понятием, чем "российские соотечественники". Как отнестись к тем, кто, будучи искусственно причислен к Русскому миру, начнет саботировать его развитие? Какое место в стратегии строительства Русского мира уделить Православной Церкви? Каково соотношение русской сети и Российского государства? Кто для кого существует и кто кого использует в качестве инструмента? Если государство действует неэффективно, то должна ли сеть заменить государство или помочь ему?

Ответить на эти вопросы чрезвычайно сложно. Сама их постановка демонстрирует одну из характерных интеллектуальных тенденций нашего времени - трансформацию образа мысли людей, думающих о национальном возрождении России, в сторону современных подходов. Российское государство не в состоянии быть единственным субъектом этого процесса. Ему необходим эффективный партнер в лице русской сети, в рамках которой государство стало бы крупнейшей, но не единственной ячейкой.

Насколько возможна реализация этого проекта, в какой мере обоснован переход темы Русского мира из сферы государственной ответственности в сферу сетевого проектирования, какие новые опасности для русской идентичности таит этот подход, еще предстоит выяснить. Несомненно, дискуссия по этому поводу продолжится. Надеемся, она в скором времени приведет к осознанию широкой общественностью того, что "вопрос о цивилизационной идентичности России является, по сути, вопросом о нашем национальном бытии как таковом"9.

Примечания.

1 Полоскова Т., Скринник В., Русский мир: мифы и реалии. - М., Солид, 2003.

2 Там же. С. 5.

3 Например, мечта о Великой Армении, представляющая собой квинтэссенцию идеологии национальной группы как единого целого.

4 Израиль, несомненно, является важнейшей целью деятельности диаспоры, ее главным творением, осуществленной мечтой. На его создание диаспора употребила все влияние, и финансовое, и политическое, представляя собой уникальный случай воплощения национальной идеи.

5 Основой, на которой строится культурно-психологическое единство не только возвращенных территорий - Гонконга и Макао, но и большинства стран Юго-Восточной Азии, где численность китайского населения значительна, является идея возрождения величия Китая. Этим активно пользуется Пекин для культурной и экономической экспансии в этом направлении. Китайские руководители с присущим им прагматизмом используют потенциал диаспоры, причем не только для обеспечения экономической стабильности и процветания. Организации граждан китайского происхождения служат инструментом политического давления на правящие круги стран проживания (к примеру, можно привести факт лоббирования китайской диаспорой США согласия американского правительства на вступление КНР в ВТО или сохранения за Китаем статуса страны наибольшего экономического благоприятствования). Кроме того, этнические общины зарубежных китайцев, поддерживающие сохранение эмигрантами языка, обычаев и традиций, обеспечивают культурное, языковое и информационное присутствие в других странах, необходимое для успешной реализации внешнеполитических интересов КНР.

С другой стороны, нельзя однозначно утверждать, что в цепочке "диаспора-государство" последнее является исключительно ведущей силой. Зависимость КНР от поддержки диаспоры столь высока, что пекинское руководство часто оказывается в роли просителя инвестиций. Имея в руках мощный финансовый рычаг, диаспора может реализовывать собственные интересы в КНР. Это касается не только достижения наиболее благоприятных условий для приложения капитала и защиты всевозможных прав хуацяо. Так, Пекин сбавил тон в споре о принадлежности островов Спратли, а во время "азиатского кризиса" 1998 года оказал финансовую помощь странам ЮВА.

Таким образом, между китайской диаспорой и государством существует баланс сил, не позволяющий рассматривать их отношения по схеме "патрон-клиент". Государство и диаспора действуют по принципу взаимной выгоды, создавая эффективную и влиятельную систему.

6 См., например: Международный опыт защиты соотечественников за рубежом. - М.: Классикс Стиль, 2003.

7 Полоскова Т., Скринник В., указ. соч. С. 86.

8 Gellner E., Nations and Nationalism, Oxford, 1983. P.7.

9 Панарин А. Православная цивилизация в глобальном мире. - М., 2002. С. 61. Источник: http://www.politklass.ru/cgi-bin/issue.pl?id=163

Артюхова Юлия
Филипп Казин http://www.mpa.ru/